Братство между Украиной и Россией было бы возможно, если бы последняя выбрала демократию.
Около восьми часов вечера в воскресенье, 8 декабря 1991 года, Михаил Горбачев, президент Советского Союза, ответил на телефонный звонок на линии правительственной связи. Звонил Станислав Шушкевич, скромный профессор физики, которого реформы Горбачева поставили у руля Советской Республики Беларусь за несколько месяцев до этого. Шушкевич звонил из охотничьего домика в великолепном Беловежском лесу, чтобы сказать великому реформатору, что тот остался без работы: Советскому Союзу пришел конец.
Оглядываясь назад, можно сказать, что его последний вздох случился в августе, когда КГБ, бескомпромиссные коммунисты и армия поместили Горбачева под домашний арест и устроили переворот. После трех дней мирного сопротивления под руководством президента Российской Советской республики Бориса Ельцина они отступили. Это исключало возможность возврата к советскому прошлому. Но Горбачев по-прежнему питал надежды на продолжение СССР в виде своего рода постсоветского либерального преемника, который мог бы сплотить по крайней мере некоторые республики. Звонок Шушкевича убил эти надежды.
Одним из его спусковых механизмов краха СССР стал его экономический коллапс. Как позже писал Егор Гайдар, главный реформатор экономики Ельцина, это была осень «мрачных очередей за продуктами… девственно пустых магазинов… женщин, сновавших в поисках еды, любой еды… со средней зарплатой в семь долларов в месяц». Чтобы успешно провести радикальные реформы, которые планировал Гайдар, Ельцину нужна была Россия, которая контролировала бы свою собственную валюту. Это означало уход из СССР.
Шушкевичем тоже двигалj ужасное состояние экономики. Он пригласил Ельцина уединиться в лесу в надежде, что, угостив его, он обеспечит, чтобы российский газ и электричество продолжали поступать в Беларусь. Без них зима была бы тяжелой. Место, которое он выбрал, был домик в местности под названием Вискули, где Леонид Брежнев и Никита Хрущев развлекались стрельбой в зубров и другую дичь (отсюда его правительственная связь с Москвой).
Ельцин предложил присоединиться к ним президенту Украинской республики Леониду Кравчуку. В предыдущее воскресенье Украина подавляющим большинством голосов ратифицировала декларацию независимости от Советского Союза, которая была принята в ее парламенте, Раде, сразу после августовского переворота.
Ельцин хотел того, чего Кравчук добился на Украине, не только по экономическим причинам. Он считал, что независимость будет иметь решающее значение для консолидации его власти и продвижения либеральной демократии. И Украина — никогда до XIX века не имевшая четко определенной территории, служившая домом для различных этнических анклавов и местом глубоких культурных расколов, став независимым унитарным государством в пределах своих советских границ создала прецедент для России, чтобы определить себя таким же образом и отказать в независимости своим беспокойным территориям, таким как Чечня. Вот почему Российская республика была одним из трех первых государств в мире, признавших Украину независимым государством.
Но если мир, в котором Украина, Россия и Беларусь были полностью независимы от Советского Союза, был привлекательным, то тот мир, в котором они не были связаны друг с другом каким-либо другим образом, очень беспокоил такого россиянина, как Ельцин. Дело не только в том, что Украина была второй по численности населения и экономически мощной из бывших союзных республик, а в том, что ее промышленность была тесно интегрирована с российской. Не было и вопроса о том, что должно было произойти с ядерными силами, дислоцированными там, но все еще теоретически находившимися под командованием советских властей в Москве. Это произошло позже.
В статье «Как нам обустроить Россию», опубликованной годом ранее в самой популярной газете СССР, Александр Солженицын спрашивал: «Что такое Россия? Сегодня, сейчас? И — что еще важнее — завтра?… Где сами россияне видят границы своей земли?». Необходимость отпустить страны Балтии была очевидна — и когда они покинули Советский Союз в 1990 году, Солженицын, Ельцин и большая часть России сплотились против попыток реваншистов удержать их. То же самое можно было сказать и о Центральной Азии, Кавказе. Эти части СССР были колониями. Но Беларусь и Украина входили в центральное ядро. Солженицын утверждал, что узы, которые связывали «малороссов» (то есть украинцев), «великороссов» и белорусов, необходимо защищать всеми средствами, кроме военных.
На протяжении веков Украина была якорем русской идентичности. Как центр легендарной средневековой конфедерации, известной как Киевская Русь, которая простиралась от Белого моря на севере до Черного моря на юге, Киев считался колыбелью русской и белорусской культуры и источником их православной веры. Объединение с Украиной было основополагающим для того, чтобы Россия почувствовала себя европейской. В «Затерянном царстве» (2017) украинский историк Сергей Плохий описывает, как «миф о том, что Русь переместилась из Киева в Московию… стал краеугольным камнем идеологии Московии, когда государство перешло из монгольской зависимости в суверенное государство, а затем превратилась в империю». Российской империи требовалась Украина, и у России не было иной истории, кроме истории империи. Но мысль о Киеве как о самостоятельной столице соседней страны была для россиян невыносима.
С украинцами дело обстояло не так. На первом ужине в Вискулях, когда Ельцин и Кравчук сидели друг напротив друга, было поднято несколько тостов за дружбу. Однако дружба, которой хотел Кравчук, была такой, которая идет с приличным чеком на алименты, а не той дружбой, которая сопровождается новыми терниями и бедами.
Кравчук родился в 1934 году в западноукраинской провинции Волынь, которая тогда была частью Польши, но перешла к СССР в рамках печально известного пакта, заключенного с Германией в 1939 году. Детство, окруженное этническими чистками, репрессиями и войной, научило его, как он выразился, «ходить между каплями дождя». Это было умение, которое сделало его идеальным партийным аппаратчиком, а затем привело к тому, что он превратился в борца за независимость Украины — не по каким-то благородным идеологическим причинам, а потому, что он хотел иметь возможность управлять своей собственной страной.
Референдум дал ему это, и независимость была поддержана большинством во всех частях страны, как на западе, входившем когда-то в бывшую Австро-Венгрию, с его церквями и кафе в стиле барокко, так и на советизированном и промышленно развитом востоке, где проживает 11-миллионное русское население Украины. Были практические вещи, в которых Кравчук нуждался от России, и российские интересы, которые он понимал; он хотел хороших отношений с Ельциным и поэтому приехал на лесную встречу. Но он не был заинтересован в том, чтобы дать России такой выход из союза, который хоть каким-либо задел независимость Украины.
Соглашение, достигнутое в виде проекта в 4 часа утра в воскресенье, достигло этих целей с помощью довольно изящной казуистики. Потому что, если бы Россия просто последовала за Украиной по пути независимости, оставался бы спорным вопрос об остаточных полномочиях Советского Союза. Поэтому вместо этого они взяли и отменил сам СССР.
Советский Союз был образован в 1922 году в результате совместной декларации четырех советских республик — Закавказской республики и трех, представленных тогда в Вискулях. После давнего расчленения Закавказской республики президенты распорядились о роспуске того, что связывали воедино их предки. На его место они поставили Содружество Независимых Государств (СНГ) — Кравчук не позволил бы использовать слово «союз» — с несколькими четко определенными полномочиями, к которым любое постсоветское государство могло бы присоединиться. Между славянской тройкой не должно было быть особых отношений.
В тот день трое лидеров подписали соглашение, провозгласив в нем, что «СССР как субъект международного права и геополитической реальности прекратил свое существование». Затем самому младшему из троих по положению — руководителю Беларуси Шушкевичу, который к тому же испытывал наименьший восторг по поводу того, что они сделали — было поручено сообщить в Москву о том, что произошло.
Горбачев был в ярости. Важность Украины не была для него абстрактным вопросом. Как и Солженицын, он был ребенком украинской матери и русского отца. Он вырос на пении украинских песен и чтении Гоголя, который после переезда в Санкт-Петербург переосмыслил народную магию своей родной страны как богатую поэтику. В Советском Союзе Горбачев и ему подобные, независимо от происхождения, могли участвовать в обеих национальных идентичностях.
Более того, хотя неудавшийся заговор ГКЧП сделал такой распад более или менее неизбежным, развал многонациональной империи с населением в 250 миллионов человек все еще оставался предметом огромного беспокойства. Как писал Солженицын в своей статье: «Часы коммунизма перестали бить. Но его бетонное здание еще не рухнуло. И мы должны позаботиться о том, чтобы не быть раздавленными его обломками вместо того, чтобы обрести свободу». Тот факт, что в этих обломках, если они должны были возникнуть, существовал бы крупнейший в мире ядерный арсенал, разбросанный между четырьмя отдельными странами (тремя славянскими странами и Казахстаном), напугал государственных деятелей всего мира. Когда в связи с ухудшением состояния экономики Горбачев обратился к президенту Джорджу Бушу за 10-15 млрд долларов помощи, главной заботой Буша была ядерная угроза. Это же беспокойство заставило его выступить против отделения Украины в речи, произнесенной незадолго до августовского переворота. «Вы понимаете, что вы натворили?— набросился Горбачев на Шушкевича. — Что будет, когда Буш узнает об этом?».
На вопрос ответили по одной из других телефонных, имевшихся в охотничьем домике. Андрей Козырев, тогда первый министр иностранных дел России, не смог дозвониться до Буша. Секретарша Госдепартамента — у Козырева не было при себе номера Белого дома — сказала человеку с русским акцентом, требовавшему, чтобы она связала кого-то по имени «Ельцин» с президентом, что она «не в настроении для шуток пранкеров». Нельзя было перезвонить обратно и Козыреву, чтобы проверить его состоятельность: он понятия не имел о номере телефона в охотничьем угодье. В конце концов, Козырев все-таки дозвонился до президента справился и даже смог выступить в качестве переводчика, поскольку Ельцин бросился объяснять Бушу, что крупнейший в мире ядерный арсенал теперь находится в руках некоего СНГ.
Если Горбачев не знал, как отреагирует Буш, то и сам Буш тоже этого не знал. Аудиозапись, которую он сделал на следующий день, представляет собой серию тревожных вопросов: «Я обнаружил, что в этот понедельник вечером беспокоюсь о военных действиях. Где была советская армия? Они молчали об этом. Что произойдет дальше? Может ли ситуация выйти из-под контроля? Уйдет ли Горбачев в отставку? Или попытается дать отпор? Хорошенько подумал ли об этом Ельцин? Это тяжелая и очень сложная ситуация». Эти же сомнения охватили и трех президентов в беловежском лесу. Когда Ельцин и его окружение отправились обратно в Москву, они шутили, что их самолет собьют. Но этот смех не был полностью лишен тревоги.
Свежие комментарии